Из гостей я вышел грустным и растерянным. То, что я хотел очень давно, исполнилось минуту назад, но наполовину. Я, наконец, встретился с человеком, которого хотел увидеть, и мы даже поговорили… С ней у нас всегда были хорошие встречи. Обычно мы вели беседы о чем-то важном, теплом, сокровенном. В последний раз она сказала, что человек — это удивительный, неповторимый цветок, который еще не раскрылся. Мы не договорили, а мне так хотелось узнать о том, что же нужно для того, чтобы он расцвел. Я думал, что получится в этот раз. Но увы, вопреки моему ожиданию, речь у нас пошла совсем о другом. Она пригласила меня к себе для того, чтобы рассказать, как можно заработать деньги... Какой-то новый способ, европейский. Главное — быстрый. Если… повезет. Я растерялся, обомлел и ничего не мог сказать. Глядя на систему, развертывающуюся передо мной на гладкой доске, я одобрительной хмыкал, подтверждая, что все так, все правильно, совсем не вникая в суть дела (все равно ведь европейцы редко ошибаются в таких делах). А сам с грустью понимал, что мощная, беспощадная денежная система забирает в свои крепкие объятья еще одного моего друга.

«Но что поделать — жизнь, бизнес… надо кормить семью. Трудно устоять», — думал я, легко давая объяснение случившемуся, одиноко и грустно шагая по длинной улице своего города, проходя мимо различных магазинов и торговых центров, ресторанов и казино. И танцующие пестрые огоньки этих странных и бесполезных заведений безразлично смотрели мне вслед, стараясь привлечь к себе совсем других людей…

Но это было не последнее испытание того дня. Впереди меня ожидала интересное и очень важное событие, которое, правда, я пытался обойти, а в результате, как оказалось, попал прямиком в самый его разгар. В тот вечер мне нужно было повидаться с еще одной моей знакомой. И, как мне тогда казалось, сделать это я должен был в последний раз. Так я считал и раньше, и не раз. Однако обстоятельства вновь и вновь убеждали меня в обратном. «Но теперь все совсем иначе, — думал я, уверенный в том, что ничто теперь не сможет убедить меня продолжить встречаться с ней дальше. «Завтра приедет ее мужчина… Сегодня мы посидим с ней, помечтаем, как всегда попьем чайку… А потом я уйду, уйду из ее жизни навсегда». Вот с таким интересным планом я готовился появиться у нее.

Купив ее любимые фрукты и кое-что сладкое к чаю, я запрыгнул на задние ступеньки усталого от тяжелой работы автобуса и, глядя в его запыленное окно, слегка загрустил. Эта грусть, как и толстое стекло послушного транспорта, оградила меня от неизбежной вечерней суеты. Я ушел в свои размышления, которые хоть и были не особо светлыми, но все же куда более приятными, чем состояние улиц города, наполненных в это время спешащими домой людьми.

«Все равно, как бы то ни было, все идет правильно, как и должно было быть. Это самое лучшее окончание нашей маленькой истории из всех возможных», — делал я положительный вывод, слегка подпрыгивая вместе с автобусом на многочисленных кочках старой дороги. «Я ведь старался… я старался ей дать все самое хорошее, что было во мне. Жаль только, что этого оказалось не так много. Зато как тепло мы относились друг другу, сколько всего доброго случилось с нами за последнее недолгое время!» — продолжал размышлять я, ступая по безлюдному пространству двора, мысленно окунаясь в то доброе, которое действительно было в недавнем прошлом и которое очень не хотелось терять. Старый хорошо знакомый подъезд, как и много раз до этого, встретил меня темнотой и многообразием ароматов, несущихся с кухонь квартир, оживших с возвращением в них хозяев. «А раз все было хорошо, надо постараться, чтобы все закончилось так же», — застыв у порога ее квартиры, настраивал я себя, памятуя о том, что в самом конце какой-то истории часто происходят неприятности. Подождав еще несколько мгновений, я произнес слова, которые обычно проговаривал прежде, чем предстать пред дорогим человеком, — и с крепким, уверенным желанием поставить сегодня светлую точку, негромко постучал в дверь.

В тишине послышались неторопливые шаги. Щелкнул замок. Дверь открыла она. Легкая волна волнения, тихой радости и горькой грусти промчалась по всему телу. Она приветливо улыбнулась и пригласила пройти. Я перешагнул порог ее квартиры, попадая в атмосферу его порядка, тепла и уюта. Все мои раздумья и мысли, обильно царившие мною совсем недавно, мгновенно растаяли, безропотно отдавая меня во власть наплывающим чувствам.

Я вручил ей сумки со всеми своими гостинцами. А она вручила их тому, который появился совершенно неожиданно для меня из другой комнаты. У него получилось приехать на день раньше. Пока мы дружески жали друг другу руки и обменивались обычными вопросами и ответами, она принялась снимать с меня верхнюю одежду, которую потом он повесил на вешалку. По ее предложению мы с ней устроились на диване, а он продолжил возиться с содержимым сумок.

Заметив мое невеселое настроение, она шутливо спросила:

— А почему ты такой грустный, умираешь что ли?

— Пока нет, пока не получается.

— И правильно, и не нужно, чтобы получалось. Тогда почему же?

— Да так… был сегодня у одной хорошей знакомой, друга, так скажем. Все вроде бы хорошо — повидались, поговорили. Только все не о том и не так…

— Как ты бы хотел?

— Как это обычно бывало раньше. Мы всегда общались с ней очень тепло, говорили о жизни, о ее радостях и трудностях. По-человечески, так сказать. А сейчас она шагнула в огромную страну бизнеса и предлагала мне сделать то же самое. И сразу расстояние между нами… Общение через голову без души и сердца, как будто это что-то ненужное в этом мире… Рассказала о системе, по которой зарабатываются большие деньги, о процентах, надбавках и прочих подобных элементах — эх, чуть душа не замерзла. Вот так идешь-идешь с человеком по одной дороге дружно, помогая друг другу, доверяя свои мечты, желания, а на какой-нибудь развилки расходишься по разным тропкам, как чужие.

— Но ведь у каждого своя дорога в этой жизни.

— Да, конечно. Только грустно не оттого, что дороги разошлись, а оттого, что, похоже, недалеко то время, когда не с кем будет по душам поговорить. Ее теперь совсем другие разговоры интересуют, другие темы.

— Ничего. Ты все равно не умирай.

— Ладно, все равно не буду. У меня ведь своя дорога есть…

Между тем, как мы обменивались фразами, Дима начал активно накрывать на стол. Когда он отправился в очередной раз на кухню, я негромко ее спросил:

— Может, мне уйти? — памятуя о том, что любимым хочется побыть вдвоем, после долгой разлуки. На что она, как это часто бывало, состряпала кислую физиономию, давая понять, чтобы я выкинул эту мысль из головы.

— Сейчас будем ужинать, — сказала она и пошла Диме на помощь, а я остался на месте наблюдать за тем, как они хлопочут.

Подсказывая и помогая друг другу, смеясь и подшучивая, у них получилось достаточно быстро справиться со своей задачей. За ними было очень приятно наблюдать, поскольку любящие друг друга люди всегда смотрятся привлекательно. Только с каждой минутой делать мне это становилось все трудней: что-то очень мрачное, тяжелое наполняло мое сердце и больно его зацарапало. А в этом состоянии мне очень сложно было сделать что-то хорошее, для чего я, собственно, и пришел в этот дом. Внутри царило разделение на два «я», на два лагеря, на два мира. И рядом со светлой, узкой и маленькой дорогой, по которой я хотел пройти сегодня хотя бы несколько шагов, мгновенно выросла и пролегла темная, широкая дорога, привлекающая к себе своим удобством, понятностью и легкостью прохождения. И с каждым мгновением она ширилась и росла, возвышаясь и заслоняя собой светлую. Я стоял как будто у самого их начала, как перед выбором: по какой шагнуть. Зная о горьких плодах, неизменно ожидающих тех, кто идет по широкой и легкой дороге, я старался сделать шаг по маленькой и светлой, пусть и не совсем знакомой. И, может быть, поэтому я еще сидел и улыбался…

За столом они сидели рядом, даря внимание и заботу друг другу. И большая часть этого внимания и заботы доставалась и мне. «Потому что те, кто любят, думают не только о себе», — мелькнула добрая мысль у меня в голове, хотя внутри царило совсем другое настроение. Однако я все равно еще продолжал сидеть и улыбаться. И даже был в состоянии поддержать завязавшийся разговор. Вот только по его завершению я почувствовал, как трудно стало у меня на душе, что исчез образ моей светлой дороги, которую полностью затмила темная, и я уже мчусь по ней, будто в пропасть, наполняясь болью и негодованием. Испугавшись того, что может за этим последовать, я принялся торопливо собираться, тем более, что пришло тому время. А когда я уже оделся и был готов уйти, вдруг услышал:

— Приходи завтра вечером, вместе пойдем погуляем, — сказала она к моему большому удивлению.

— Хорошо — солгал я, уверенный в том, что новой встречи уже не будет…

Оказавшись один на один с самим собой, я все больше и больше уходил в свои переживания, все сильней и сильней завладевало моим сознанием случившееся, — ситуация, в которую попадали многие люди во все времена независимо от своего положения в обществе и образования. И, оказываясь в ней, одни показывали Господу Богу кулаки, обвиняя Его в том, что Он придумал жестокую любовь. Другие бросали на пол перчатку и вызывали соперника на дуэль, готовые перевернуть вверх дном весь мир. В отличие от этих гордых, горячих людей у меня не было такого желания. Я не хотел стоять между любящими друг друга и препятствовать их любви даже в своих мыслях.

Однако у меня не получалось этого сделать. Какая-то огромная сила внутри тянула меня повести себя совсем не так, как желало мое сердце, а по-другому, как это делали миллионы людей как при царе Горохе, так и в наступившем уже третьем тысячелетии. Эта сила сдавливала и обжигала грудь, заставляя меня обвинить в ощущаемой мною боли весь мир за его несправедливость ко мне, за то, что мои мечты не исполнились, за то, что счастье досталось не мне, а другим! Страх и отчаяние тронули мою душу. А затем неожиданно в мое кипящее сознание ворвались слова одной песни, что преследовала мои уши уже больше года, в которой один очень пылкий человек готов был за темную ночь с некой особой продать дьяволу свою душу. И что-то сидящее внутри тянуло меня встать в один ряд с этим потерявшим голову человеком и провозгласить нечто подобное. И лишь одна мысль, одно понимание того, что все это некрасиво и неправильно, встало против всей этой огромной черной взбунтовавшейся армии и тихо говорило мне совсем об иных шагах, которые нужно сделать в этой ситуации. Спокойный, нежный голос негромко говорил о том, что нужно благодарно и смиренно принять все, что случилось, и порадоваться за моих друзей, за то что у них все так хорошо сложилась, что они счастливы и любят друг друга. А чему, как не этому нужно радоваться в этой жизни?! И я, пребывая в неравном сопротивлении, все еще пытался поступить так, как говорил мне этот голос. Но он слабел и гас в беспорядочном шуме слепой и яростной обиды. Я силился не потерять его совсем и продолжал держаться за него, чтоб хотя бы не очень далеко унестись по скользкой, темной и очень накатанной старой дороге. Я продолжал бороться и спорить сам с собой.

— Я не приду завтра навстречу, — стучала настойчиво мысль, продиктованная обидой.

— А как же твое обещание? — спокойно спросил другой голос.

— Я его не сдержу. Я дал его случайно. Да разве оно теперь важно для нее?

— Оно важно для тебя.

— Возможно. Только не в этой ситуации. Я и так сделал все, что мог. И даже чуточку больше.

— Ты в этом уверен?

— Вроде бы... Но даже если это не так, что еще я должен сделать?

— Пойти дальше.

— Но куда? Зачем? Я знаю, что у людей в таких случаях отношения прекращаются. И я тоже не вижу им продолжения. И не хочу…

— Не хочешь пойти дальше и узнать, куда ведет другая дорога?

— А разве она куда-то ведет?

— Конечно.

— Но я не знаю никого, кто бы по ней ходил.

— Да, среди твоих друзей таких пока нет. Но ты бы мог стать первым из них.

— Значит, я первый… Ага! Но ведь для этого, как я понимаю, мне нужно завтра придти на встречу?

— Да.

— И видеть, как они улыбаются, ходят под ручку, как он дарит ей цветы и всячески ухаживает?

— Точно так.

— А если меня опять понесет по старой дороге?

— Тебя пригласят прогуляться опять.

— А если они поженятся?

— Будешь ходить к ним в гости.

— Ага, я — друг, да? И что же в этом хорошего?

— Пойдешь — увидишь — узнаешь…

Тут я хмыкнул самому себе. Мне стало смешно от своего необычного безвыходного положения. Ведь в этот момент я понял, что как бы мне сейчас не было больно, как бы я сейчас не капризничал, завтра я все равно приду на встречу. И нельзя сказать, что в эту минуту во мне взыграло любопытство. Отнюдь. Просто я ведь тоже хочу видеть ее так же, как он. И пусть завтра вновь мне придется пережить то же, что я пережил сегодня, пусть будет больно и горячо — и завтра, и после, и после-после завтра. Пусть! В конце концов, я же знаю, что я не прав, я не правильно отношусь ко всему этому. И мне от этого не отвертеться. Надо идти… И кто знает, может, мне все же удастся шагнуть по-другому пути, свернуть на другую дорогу, по которой так редко стали ходить люди в последнее время. По новой незнакомой мне дороге дружбы. Быть может, она не такая уж страшная, как кажется сейчас. Пойду — посмотрю — узнаю, какая она, эта иная дорога. А потом расскажу другим.